История психиатрии.

Здесь, по существу, можно выделить два периода. Первый из них — донаучный — продолжался веками и сводился лишь к избавлению от больных, во втором — развитие цивилизации, успехи науки сделали возможным их лечение и способствовали возвращению к полноценной жизни.

    История дает нам достаточное количество фактов, свидетельствующих о проявлениях психических наруше­ний у древнейших предков современного человека. Так, например, ветхозаветные предания Библии повествуют о том, что у царя Израиля Саула, жившего за 2000 лет до нашей эры, периодически наступали приступы тоски. У од­ного из вавилонских царей — Навуходоносора — безумие выражалось в том, что он не брил бороду, одиноко скитался, «как вол», по пастбищам, питался травой. В классической мифологии упоминается о «тяжелом неду­ге, помутившем разум» трех юных дочерей царя Прэта, которые ушли из дома, бродили по лесам и утверждали, что они превратились в коров. В другом месте рассказы­вается о том, что израильский царь Давид, еще до вос­хождения на трон, вел себя по меньшей мере «странно»— пускал слюну по бороде, царапал двери и т. д. В Вави­лонском кодексе законов Хаммурапи, созданном прибли­зительно за 1900 лет до нашей эры, содержатся четкие признаки эпилептического припадка, называвшегося в то время болезнью «бенну». Исторические описания и леген­ды пестрят ссылками на особые купания в священных ис­точниках, специальные амулеты, жертвоприношения, со­вершавшиеся, по-видимому, не вполне нормальными людьми.

Можно довольно легко представить себе, что психиче­ские расстройства оказывали сильнейшее впечатление на воображение неразвитого человека. Как и все другие не­объяснимые явления природы, они вызывали страх и тре­вогу, порождали фантазии, в которых обожествлялось все неизвестное, и мистические представления о сверхъес­тественной силе. Вот почему и тоска израильского царя Саула, и безумие вавилонского правителя Навуходоно­сора, и помутнение разума у дочерей Прэта, и многие другие аналогичные «факты» на протяжении тысячеле­тий объяснялись божественным влиянием.

Психически больных в зависимости от их высказыва­ний и поведения люди представляли себе как одержимых злым духом или как пророков, святых, блаженных и т. д. От этого зависела и судьба больного: «святых» почита­ли, из «одержимых» изгоняли злых духов, а иногда и уничтожали их.

Первый шаг на пути к научному пониманию психичес­ких расстройств был сделан во время расцвета Древней Греции и Рима. Высокая культура, поощрение развития научных трактовок окружающих явлений дали толчок развитию материалистического подхода ко многим воп­росам. Благодаря этому великие врачи и мыслители того времени — Демокрит, Гиппократ, Гален, математик Пи­фагор и другие считали мозг центром психической дея­тельности человека и признавали, что его изучение отно­сится к компетенции медицины. Гиппократ писал: «Надо знать, что, с одной стороны, наслаждения, радости, смех, игры, а с другой стороны, огорчения, печаль, недоволь­ства и жалобы — происходят от мозга… От него мы ста­новимся безумными, бредим, нас охватывают тревога и страхи, либо ночью, либо с наступлением дня».

Интересно отметить, что греки описывали не только психические заболевания, но и случаи их симуляции. Так, например, Одиссей — герой гомеровской поэмы, не желая принимать участия в троянской войне, запряг в плуг бы­ка и осла и стал пахать песчаные дюны, «засевая» их солью. Посланцы царя, решив проверить помрачение ума Одиссея, положили перед плугом на землю его сына. Одиссей остановился и бережно перенес ребенка в сторо­ну. Его замысел был разоблачен.

Недостаточное развитие анатомии, фармакологии и других наук, а также сдерживающие рамки рабовладель­ческого строя не позволили перейти от первого шага в борьбе с психическими болезнями — понимания их приро­ды, ко второму — изучению этой природы и ее изменению с лечебной целью.

После упадка Древней Греции и Рима научно-естест­венный проблеск в этой области угас и церковь полно­властно встала над наукой. Надо, однако, заметить, что в эпоху средневековья эстафету подхватили арабы. Араб­ские врачи, заимствовав из старых греческих источников передовые взгляды на причины «нервных» расстройств, пытались учитывать их в своей практической деятельнос­ти. Немаловажное значение имел и своеобразный подход ислама к «ненормальным», которые-де появились по во­ле аллаха, а его волю следует уважать. Именно арабы построили первые больницы для психически больных.

    Примечательным документом об отношении церкви к психически больным является послание (булла) папы Иннокентия VIII, в котором рекомендовалось «разыски­вать и привлекать к суду людей, добровольно и созна­тельно отдавшихся во власть дьявола». Два доминиканских монаха Яков Шпрингер и Генрих Инститорис, опи­раясь на папскую буллу как на юридическую санкцию, начали энергично истреблять «ведьм». В 1487 году они опубликовали «Молот ведьм», названный так потому, что в нем перечислялись все способы, как их опознавать и сокрушать.

Недалеко от католиков ушли и протестанты. Лютер, один из основателей протестантского вероисповедания, писал в XVI веке: «По моему мнению, все умалишенные повреждены в рассудке чертом. Если же врачи приписы­вают такого рода болезни причинам естественным, то происходит это потому, что они не понимают, до какой степени могуч и силен черт».

На практике, чаще всего под розгами и пытками, за­подозренные в связях с чертом «признавались» в этом. Характерен случай, происшедший с некоей Анной Кезерин в 1629 году в городе Нейбурге. У молодой женщины без всяких на то причин развились безысходная печаль и тоска. Она перестала ходить на свадьбы, не посещала знакомых, все время плакала. (В настоящее время это состояние без особого труда было бы расценено как де­прессивное.) И вот однажды 12 «ведьм» и «колдунов», перед тем как взойти на костер, показали, что Анна Кезерин тоже ведьма. Ее схватили, посадили на цепь, до­прашивали, и в конце концов, она призналась во всех предъявленных ей обвинениях. Только перед казнью на исповеди Анна Кезерин отреклась от всего и потом, уми­рая, слезно просила, чтобы после нее больше никого не сжигали. По приблизительным подсчетам известного оте­чественного невропатолога профессора Блуменау, в Ев­ропе с XIV по конец XVII века было сожжено до 9 мил­лионов «ведьм».

Давление церкви, слепая вера в бога, недостаточный культурный уровень средневекового человека сделали свое дело — многие психически больные бродили без над­зора, нищенствовали и, если даже не попадали на костер инквизиции, проводили значительную часть своей жизни в монастырских приютах и тюремных камерах. Вероят­но, в ряде случаев и сами больные (с наличием бреда) выступали в роли доносчиков и яростных обвинителей «ведьм». Общество стремилось избавиться от обузы. Бо­рясь с безумием, люди уничтожали безумцев.

Массовое истребление больных в Западной Европе в XVI—XVII веках постепенно сменилось другим, не менее Жестоким методом, в основе которого лежало полнейшее равнодушие к их судьбе: «приверженцев дьявола» и «припадочных» собирали в специальные учреждения, где условия их существования были хуже тюремных. Одним из первых учреждений такого рода был лондонский Бед­лам (убежище для сумасшедших), возникший при Виф­леемском монастыре. Более пяти веков прошло с тех пор, но слово «бедлам», ставшее нарицательным, суще­ствует и в нашем языке для обозначения нелепого беспо­рядка, хаоса, «сумасшедшего дома». В сохранившихся до наших дней гравюрах, рисунках, картинах изображе­ны сцены из «жизни Бедлама»: маленькие комнаты без печей, без какой бы то ни было мебели, с дырами в сте­нах. Голые, опутанные цепями и в большинстве своем прикованные к стенам люди. «Врачи» -надзиратели во­оружены только одним «медикаментом»—плетью. Отно­шение к больным ярко иллюстрируется тем, что по праздничным дням англичане могли посещать смотро­вые площадки Бедлама и дразнить несчастных. Число посетителей доходило до 40 тысяч в год.

Во Франции дело обстояло не лучше. В 1653 году один из пороховых заводов Парижа «переоборудовали» в сво­еобразный приют, за которым сохранилось прежнее на­звание— Сальпетриер (селитровый завод). По докумен­тальным записям можно судить, как там существовали больные. Они почти не получали еды и свежего воздуха. За незначительную плату их показывали любопытным. Лечение же состояло в тех же пытках —часто применя­лись телесные наказания, «пациентов» длительное время держали вверх ногами, катали «как колесо», проводили кровопускания и т. д.

В конце XVIII и начале XIX столетия прежде всего в Германии преобладали идеалистические философские концепции, которые нашли прямое выражение и в отно­шении общества к психически больным. Считалось, что каждый человек сам хозяин своей воли, больше ни от че­го она не зависит, а раз так, то только человек обладает полной свободой выбора между добром и злом. Непра­вильное, нелепое поведение безнравственно потому, что люди, мол, сами стали на порочный путь зла. Отсюда вы­вод: их надо не лечить, а наказывать.

Цепи, кандалы, смирительные рубашки, особая «груша», которой затыкали рот, чтобы нельзя было кусаться и плеваться, ледяной душ, сбивающий с ног, лишение пищи, карцер — вот  далеко не полный перечень изощрен­ных «лечебных методов», распространенных в развитых европейских странах еще 150 лет назад.

Революционное правительство во время Великой французской революции издало ряд декретов о создании психиатрических учреждений. Филипп Пинель — уполно­моченный правительственной комиссии — впервые 24 мая 1792 года снял цепи с 49 больных Сальпетриера. Это не только не способствовало усилению возбуждения, но, на­оборот, успокоило больных и улучшило их состояние. Ус­транение грубых мер физического воздействия дало очень многое для развития научной мысли, так как появилась возможность наблюдать подлинные картины психозов, не искаженные озлоблением или страхом. Памятник Пинелю, установленный перед преобразованной ныне па­рижской лечебницей Сальпетриер, увековечивает его врачебную деятельность.

В России отношение к психически больным отлича­лось значительно большей гуманностью и никогда не бы­ло столь жестоким, как в Западной Европе. Их жалели, называли не «одержимые дьяволом», а «богом наказан­ные», считали их не «вражьей силой», а «божегневными», которым надо помогать искупить свою вину перед богом.

В Киевском государстве IX—X веков существовала специальная организация призрения «нищих, странных и убогих людей». По указу князя Владимира в 996 году на церковь возлагалась обязанность за счет «десятины» княжеских доходов открывать в городах «странноприемницы», сиротские, вдовьи дома и больницы. Эти «странноприемницы», видимо, и были прообразами психиатри­ческих больниц на Руси. Они устраивались при монасты­рях, многие монахи-врачеватели прославлялись в лике «чудотворцев» за то, что «исцеляли бесных и имели дар внушать то, что они хотели, помимо воли тех, кому они делали внушение». Бесными называли беспокойных «по­стояльцев», в отличие от «слабоумных», которые объеди­няли «странных и убогих». Согласно «Русскому летопис­цу по Никонову списку», среди разных монастырских строений имелась и «крепкая темница» для злых ерети­ков и беспокойных психически больных. Славяне с большой терпимостью относились к волх­вам и чародеям, многие из которых были «помешанны­ми». Высшее духовное лицо, митрополит Иоанн (IX в.) проповедовал: «Занимающихся чародейством необходи­мо наставлять не раз, не дважды, но непрерывно, пока узнают и уразумеют истину, а при закоренелости их дей­ствовать и телесными наказаниями, но не проливать кро­ви». Сожжение колдунов на Руси было редкостным яв­лением, и в исторических документах приводится лишь несколько упоминаний об этом.

Причины относительной мягкости и терпимости к лю­дям со странными, необычными поступками кроются в особенностях славянской культуры. Вот что писал по этому поводу в конце прошлого столетия известный исто­рик В. Б. Антонович: «Суеверие, конечно, было свойст­венно славянам не меньше, чем другим народам. С нача­ла русского государства волхвы и прорицатели будуще­го играли среди славян достаточную роль, но народный взгляд на чародейство был не демонологический, а ис­ключительно пантеистический. Допуская возможность чародейственного влияния на бытовые, повседневные об­стоятельства жизни, народ не искал начала этих влияний в сношениях со злым духом; демонология мало была раз­вита в России».

Нашествие татар и разорение в XIII веке Киевской Руси привели к упадку монастырской медицины, но по мере становления и укрепления Московского государства вопрос о судьбе психически больных вновь начал тре­бовать своего решения. И хотя продолжали господство­вать идеалистические воззрения на причины психических нарушений, вновь, в отличие от Западной Европы, проявилась высокая гуманность русского народа. На вы­сочайшем Стоглавом Соборе, созванном в 1551 году, бы­ло отклонено предложение о преследовании церковью «одержимых бесом», наоборот, отмечалось, что «бесных» и «лишенных разума» надлежит помещать в монас­тыри, чтобы они могли «получать вразумление или приве­дение в истину… дабы не быть помехой для здоровых».

Общество имеющимися у него средствами, основан­ными все еще на религиозном понимании природы безу­мия, стремилось лечить психические заболевания. Многие же «лишенные разума», называемые блаженными или юродивыми, пользовались даже особым положением, им позволялось говорить все, что они хотят и кому хотят. Их  слова часто приравнивались к «гласу святых». Англий­ский посол Флетчер в книге «О государстве русском 1591 года» писал, что о «юродивых нельзя не упомянуть, говоря о призрении психически больных в Московском го­сударстве, так как любовь и уважение к юродивым со­ставляли особенность Москвы: домохозяева считали их посещение за особую благость, их всюду кормили, води­ли в баню, одевали и обували… Таким образом, этот обы­чай оказывался своеобразной формой призрения значи­тельного числа больных».

Однако в народе жила боязнь перед другого рода «бо­жественными людьми», которые ходили по городам и се­лам босые, с длинными волосами, трясли всем телом и при этом выкрикивали имена тех, кто их «испортил». Среди этих так называемых кликуш, как и среди юроди­вых, было значительное количество слабоумных. Но на них уже не распространялся обычный для России гума­низм. Тогда думали, что в 'кликуш вселяется дьявол, и так же, как во Франции или Германии, их довольно час­то вылавливали и сжигали.

К XVII веку в Московской Руси стал преобладать взгляд на «ненормальных» и «глупых» как на больных. В законе 1669 года говорилось: «О глухих и немых, и бесных, и которые в малых летах… в обыск не писати… и их не допрашивать».

Много нового внесло царствование Петра I, во время которого наметился значительный прогресс науки, в том числе и естествознания. В 1721 и 1723 годах Петр I под­писал указы, запрещавшие посылать в монастыри «поме­шанных»; для них предназначались целые госпитали. Та­ким образом, появились условия для развития медицин­ской помощи, не зависимой от церкви.

Впервые в России в Петербурге 6 мая 1779 года был открыт долгауз (больница) «для пользования сумасшед­ших». Долгауз состоял из шести маленьких деревянных здании, на месте которых через несколько лет построили Обуховскую больницу со специальным «домом умали­шенных» на 60—70 коек. Тремя годами раньше в Москве при Екатерининской больнице создали особое отделение. Примерно тогда же возник рижский долгауз, преобразо­ванный позже в лечебницу для душевнобольных, суще­ствовавшую некоторое время в рамках других «богоугод­ных заведений» города. В первые годы XIX века в Рос­сии было уже около 20 психиатрических лечебниц, в числе их сохранившаяся до наших дней Преображенская больница (ныне Московская городская психиатрическая больница № 3).

Положение первых «жителей» русских долгаузов в принципе мало чем отличалось от положения «жителей» лондонского Бедлама. Борьба с психическими болезнями шла в том же направлении — людей привязывали ремня­ми к кровати, приковывали цепями, надевали на них смирительные камзолы. Однако к двадцатым-тридцатым годам прошлого века обстановка в долгаузах меняется. По примеру Франции расковали больных и Преображен­ского долгауза, сам долгауз переименовали в больницу, на каждого «пациента» завели «скорбный лист» {исто­рию болезни). Вслед за этим реформа быстро коснулась остальных лечебниц. Система призрения больных посте­пенно вытеснялась системой их лечения. Однако позиция общества по существу оставалась прежней. Профессор П. И. Ковалевский отмечал, что в конце XVIII и начале XIX столетия появление врача-психиатра в том или ином доме все еще представлялось «клеймом и несчастьем» и родственники всячески старались скрывать психические нарушения ближнего от взгляда специалиста.

Поддерживалось такое отношение к психиатрии в зна­чительной мере слабостью ее терапевтических возмож­ностей. Именно это обусловливало тяжелую обстановку в специализированных отделениях. Вот описание одного из них в конце прошлого века: «…грязь, нечистота, неоп­рятность, вонь, бедность, оборванпость и изношенность. Соответственно этому: крик, брань, самая ужасная пло­щадная брань, шум, гвалт, служители бьют палками по голове больных (усмиряют), больные бьют служителей, больные бьют друг друга; вокруг в воздухе висит вой и рев, как в самом страшном зверинце. Лица больных ди­кие, разъяренные, озлобленные, свирепые — или же за­битые, угнетенные, подавленные, лица служителей гроз­ные, повелительные, не терпящие ослушания и носящие в самом себе внушение и страх. Больные скручены, зако­ваны в нарукавники, прикованы к стенам в кольцах, из­битые, оборванные и в синяках».

Поэтому еще менее 100 лет тому назад, по словам того же П. И. Ковалевского: «Во всех слоях общества на по­мешанного смотрят с каким-то страхом, ужасом, презре­нием, отвращением и самым скверным, низким, праздным, оскорбительным любопытством, как на какого-то стратного и отвратительного заморского зверя или чудовище. Нередко публика приезжает в дом умалишенных смот­реть на помешанных, как смотрят в балаганах на пля­шущих собак, обезьян и прочее. Некоторые посетители боятся входить в дом умалишенных, а стараются прокра­дываться из-за угла и подсматривать в щелки. Иногда даже для благородной забавы позволяют себе бросать сумасшедшим камушки и деньги — авось передерутся и дадут представление. Жалкий и невежливый взгляд… ди­кое допотопное воззрение нашего общества на помешан­ных…»

Внедрение гуманных идей в отношение к психически больным, начатое вслед за Пинелем не только во Фран­ции, но и в других странах Европы, проходило очень мед­ленно-— уровень научных знаний был еще явно невысо­ким. И все-таки с конца XIX века принципы гуманизма, устранение физического насилия все больше и больше сказываются па практической деятельности психиатри­ческих больниц.

Важной вехой в психиатрии стало время, когда она сблизилась с общей медициной и ее поднадзорные по­ступили в ведение врачей. Пришлось перестроить учреж­дения типа Бедлама и создать новые лечебницы, в кото­рых стали оказывать всестороннюю медицинскую по­мощь. Появилось множество описаний проявлений бо­лезненной ненормальности, попыток их систематизации и сопоставления с телесными (соматическими) нарушения­ми. Возникла клиническая психиатрия, родилась научная мысль, ставившая на первых порах основной целью лишь описание, словесное выражение и классификацию тех или иных нарушений. По-новому, на материалистичес­кой основе стал решаться вопрос о причинах возникнове­ния психических расстройств, что повлекло за собой в на­иболее развитых странах поиски путей их эффективного лечения. Постепенно начал набирать силу не закончив­шийся еще и сейчас период активного наступления на психические болезни. На первых порах для лечения «по­терявших рассудок» применялись кровопускания, слаби­тельные и наркотические средства наряду с широким использованием, особенно для борьбы с возбуждением, холодных и теплых ванн и ледяного душа. Общество продолжало, по существу, лишь ограждать себя от пси­хически больных, обеспечивая им относительно снос­ные условия существования. Лечение, а значит, и истинная борьба    с    ненормальностью    были   еще впе­реди.

Множество психически больных со средневековым са­дизмом были уничтожены в душегубках, расстреляны, от­равлены, подвергнуты стерилизации. «Гуманизмом во имя человечества» пытались оправдать врачи с фашист­ской свастикой свою «позицию» в оценке умалишенных как людских отбросов.

В Советском Союзе (на Украине, в Белоруссии, Мол­давии, в Прибалтийских республиках и в ряде областей РСФСР) на временно оккупированной территории за­хватчики уничтожили более 20 тысяч по существу беспо­мощных человек, разрушили многие психиатрические больницы. Вот лишь несколько страниц, рассказывающих о зверствах немецких палачей над ни в чем не повинны­ми жертвами:

«18 июля 1943 года мы, нижеподписавшиеся, комиссия по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков, установили:

С первых же дней временной оккупации немецко-фашисткими захватчиками села Микулино Лотошинского района Московской области в Лотошинской областной психиатрической больнице, расположенной в этом селе, а течение всего октября и начала ноября 1941 года немец­кие военные власти и их сообщники организовали мас­совое умерщвление больных, находившихся на излечении в этой больнице.

Со слов очевидцев этого гнусного, чудовищного пре­ступления комиссия установила, что массовое умерщвле­ние больных началось с их отравления окисью углерода, для чего больные были насильственно собраны в одном из корпусов больницы и подвергнуты действию газа в специальных герметически закупоренных помещениях здания корпуса, от чего в страшных мучениях погибли десятки больных.

Так как такой способ умерщвления показался органи­заторам слишком медленным и малодейственным, то они решили использовать все возможные способы для полно­го уничтожения больных. Они травили их различными ядами. Затем слабых больных запирали в корпусах боль­ницы, и, оставаясь по несколько дней запертыми, они умирали от голода и жажды. Другая группа больных раз­гонялась по территории больницы и не допускалась в по­мещения, в результате чего тут же около больницы они замерзали. На тех же больных, которые уцелели и еще бродили по парку, немецкие офицеры и солдаты верхом на конях организовывали охоту, подстреливая их из-за кустов и доставляя себе таким образом «достойное» раз­влечение. Эта жуткая, средневековая расправа заверши­лась, наконец, массовым организованным расстрелом 264 оставшихся больных. Завербованные для этой цели по­собники обманным путем, якобы для перевозки в другую больницу, а также с помощью насилий и угроз рассажи­вали больных в повозки, отвозили в овраг и там под командой немецких офицеров и солдат расстреливали их, сваливая в кучу и закапывая.

Вывоз и расстрелы больных продолжались несколько дней. Комиссия особо отмечает одну из подробностей расстрела. Каждому из сообщников, отвозивших больных к месту расстрела, немцы выдавали ровно по одному пат­рону на больного. Оставшихся в живых, раненых и сла­бых больных, заживо погребали. Совершенно случайно от этого расстрела уцелело 5 больных, находящихся в настоящее время на излечении в вышеуказанной больнице.

Таким образом, в общей сложности всеми вышеопи­санными способами — голодом, холодом, отравлением и расстрелом — было уничтожено около 700 больных Лотошинской психиатрической больницы»'.

Советские обвинители на Нюрнбергском процессе представили Международному Военному Трибуналу в числе других документов о военных преступлениях и пре­ступлениях против человечности, совершенных гитлеров­цами на территории СССР, многие доказательства ист­ребления людей, содержавшихся в специализированных стационарах. Например, в Киеве «…14 октября 1941 года в психиатрическую больницу… ворвался отряд эсэсов­цев. Гитлеровцы загнали 300 больных в одно из зданий, в котором продержали их без пищи и воды несколько дней, а затем расстреляли в овраге Кирилловской рощи. Остальные больные были истреблены 7 января, 27 мар­та и 17 октября 1942 года». Это происходило так: «В больницу прибыли автомашины. В эти машины — «душегубки» начали вталкивать больных, приблизи­тельно по 60—70 человек в каждую, тут же их умерщ­вляли и трупы выбрасывались у здания больницы. Звер­ства эти продолжались несколько дней, в течение кото­рых было уничтожено 800 больных».

Для оформления таких «акций» были даже выработа­ны стандартные формы документов. Вот текст одного из них;

«Бюро гражданских записей города Рига.

Настоящим удостоверяю, что перечисленные в прила­гаемом списке 368 неизлечимых душевнобольных умерли 29 января 1942 г.». Далее следует подпись штурмбан-фюрера СС.

Все очень просто: умерли — может быть, от болезни, может быть, от старости или в результате трагической случайности. Но сразу, в один день —368 человек! Одна­ко на их историях болезни сохранились отметки: «Эва­куирован полицией». Врач Второй рижской психиатрической больницы Херианис Салтуис свидетельствует: «Все вывезенные в этот день… были расстреляны немцами в Бикернекском лесу».

Аналогичным образом были поголовно «эвакуирова­ны» больные Первой и Второй рижских больниц. А в Бю­ро гражданских записей шли очередные «документы»: 28 мая 1942 года—о «смерти» 243 человек, 15 марта 1943 года — 98 человек и т. д.

Гнусные преступления фашизма, в том числе и массо­вое уничтожение несчастных, безответных психически больных, никогда не должны повториться. Против этого восстает разум современного человечества, культура и гу­манизм передовых стран мира.